Запредельное

В этой высокой, статной, даже слегка располневшей фигуре женщины с трудом угадывалась маленькая двенадцатилетняя девочка, и я не мог избавиться от ощущения какой-то нереальности её рассказа. Что-то никак не могло состыковаться в моей голове, или от ощущения невозможности того, что слышал, или от явного несоответствия этих двух, внезапно ставших конфликтовать в моей голове, образов.

И, наверное, поэтому её рассказ сохранился в моей памяти, каким то  отрывистым….

«…Когда началась Прохоровская битва, ночью, всё небо на востоке было красным…

Мы, ребятня, с утра собрались на задах  и потихоньку радовались, что нас скоро освободят.

Немцы, стоявшие на постоях, стали потихоньку лютоветь, особенно старались выделиться, почему-то наши, полицаи…

На следующий день в село пригнали карателей…

В избу зашёл немец, квартировавший у нас две недели:

- Матка, детки, «ком», - сказал он и стал показывать на лежанку нашей русской печи.

Мы забрались на неё все трое: мама, мой брат Павлик и я. Немец приложил палец к губам, сделав нам знак – молчать, и задёрнул тонкую, ситцевую шторочку.

Потом пришли два полицая и каратель. Они о чем-то поговорили с нашим постояльцем и ушли…

Ночью мы втроём убежали из села в овраги. А наших сельчан собрали в риге и сожгли…»

Она замолчала, её глаза были влажным.

Мне – десять лет. Она была моей мамой… (С)